Русские соболя 2

О Генри РУССКИЕ СОБАЛЯ Когда синие как ночь глаза Моли МакКивер положили малыша Бредди на обе лопатки, он вынужден был покинуть ряды банды «Дымовая труба». Такова власть нежных укоров подружки и ее упрямого пристрастия к порядочности. Если эти сроки прочтет мужчина, пожелаем ему испытать на себе столь же благотворное влияние завтра не позднее двух часов пополудни. А если они попадутся на глаза женщине, пусть ее любимый шпиц, явившись к ней с утренним приветом, даст пощупать свой холодный нос в залог собачьего здоровья и душевного равновесия хозяйки. Банда «Дымовая труба» заимствовала свое название от небольшого квартала, который представляет собой, вытянутая в длину как труба, естественное продолжение небезызвестного горкового района, именуемого «Адовой кухней». Пролегая вдоль реки, параллельно 11 и 12 авеню, «Дымовая труба» огибает своим прокопченным коленом маленький унылый неприютный Клинтон-парк. Вспомнив, что «Дымовая труба», предмет без которого не обходится ни одна кухня, мы без труда уясним себе обстановку. Мастеров заваривать кашу в «Адовой кухне» сыщется немало, но высоким званием шеф-повара обличены только члены банды «Дымовая труба». Представители этого никем не утвержденного, но пользующегося широкой известностью братства, разодетые в пух и прах, цветут словно оранжерейные цветы на углах улиц, посвящая, по-видимому, все свое время уходу за ногтями с помощью пилочек и перочинных ножиков. Это безобидное занятие, являясь неоспоримой гарантией их благонадежности, позволяет им также, пользуясь скромным лексиконом в две сотни слов, вести между собой непринужденную беседу, которая покажется случайному прохожему столь же незначительной и невинной, как те разговоры, какие можно услышать в любом респектабельном клубе несколькими кварталами ближе к востоку. Однако деятели «Дымовой трубы» не просто украшают собой уличные перекрестки, предаваясь холе ногтей и культивированию небрежных пост. У них есть и другое, более серьезное занятие – освобождать обывателей от кошельков и прочих ценностей. Достигается это, как правило, путем различных оригинальных и малоизученных приемов – бесшума и кровопролития. Но в тех случаях, когда осчастливленный их вниманием обыватель не выражает готовности облегчить себе карманы, ему предоставляется возможность изливать свои жалобы в ближайшем полицейском участке или в приемном покое больницы. Полицию банда «Дымовая труба» заставляет относиться к себе с уважением и быть всегда на чеку, подобно тому, как булькающие трели соловья доносятся к нам из непроглядного мрака ветвей, так пронзительный полицейский свисток, призывающий фараонов на подмогу, прорезает глухой ночью тишину темных и узких закоуков дымовой трубы. И люди в синих мундирах знают – если из трубы потянуло дымком, значит, развели огонь в адовой кухне. Малыш Бредди обещал Моллю стать паинькой. Малыш был самым сильным, самым изобретательным, самым фронтоватым и самым удачливым из всех членов банды «Дымовая труба». Понятно, что ребятам жаль было его терять. Но, следя за его погружением в пучину добродетели, и они не выражали протеста, ибо когда парень, следуя советам своей подружки, в адовой кухне про него не скажут, что он поступает недостойно или не по-мужски. Можешь подставить ей фонарь под глазом, чтоб крепче любила, это твое личное дело, но выполни то, о чем она просит. — Закрой свой водоразборный кран, — сказал малыш как-то вечером, когда Молли, заливая слезами, молила его покинуть стезю порока. — Я решил выйти из банды. Кроме тебя, Молли, мне ничего не нужно. Заживем с тобой тихо, скромно. Я устроюсь на работу, и через год мы с тобой поженимся. Я сделаю это для тебя. Снимем квартирку, заведем канарейку, купим швейную машинку и фикус в катке, и попробуем жить честно. — Ах, — малыш, — воскликнула Молли, смахивая платочком пудру с его плеча, — за эти твои слова я готова отдать здесь Нью-Йорк со всем, что в нем есть. Да много ли нам нужно, чтобы быть счастливыми? Малыш не без грусти поглядел на свои безупрежденные манжеты и ослепительные лакированные туфли. — Труднее всего придется по части барахла, — заявил он. Я ведь всегда питал слабость к хорошим вещам. Ты знаешь, Молли, как я ненавижу дешевку. Этот костюм обошелся мне в шестьдесят пять долларов. Насчет одежды я разборчив, все должно быть первого сорта, иначе это не для меня. Если я начну работать, тогда прощай, маленький человечек с большими ножницами. Пустяки, дорогой, ты будешь мне мил в синем свитере ничуть не меньше, чем в красном автомобиле. На заре своей юности малыш пока еще не вошел в силу настолько, чтобы одолеть своего папашу, обучался паяльному делу. К этой полезной и почтенной профессии он теперь и вернулся. Но ему пришлось стать помощником хозяина мастерской. А ведь это только хозяева мастерских, отнюдь не их помощники, носят бриллианты величиной с горошину и позволяют себе смотреть свысока на мраморную колонаду, украшающую особняк сенатора Кларка. Восемь месяцев пролетели быстро, как между двумя актами пьесы. Малыш в поте лица завел свой хлеб, не обнаруживая никаких опасных склонностей к ритуалу. А бандодымовая труба по-прежнему бесчинствовала на большой дороге, раскраивала черепа полицейским, задерживала запоздалых прохожих, изобретала новые способы мирного опустошения карманов, копировала покрой платья и тона галстуков, пятый овил и жила по собственным законам, открыто попирая закон. Но малыш крепко держался своего слова и своей молли, хотя блеск и сошел с его давно не полированных ногтей, и он теперь минут пятнадцать простаивал перед зеркалом, пытаясь повязать свой темно-красный шелковый галстук так, чтобы не видно было мест, где он протерся. Однажды вечером он явился к молли с каким-то таинственным свертком под мышкой. — Ну-ка, молли, разверни! — небрежно бросил он, широким жестом протягивая ей сверток. — Это тебе! Нетерпеливые пальчики разодрали бумажную обертку. Молли громко вскрикнула, и в комнату ворвался целый выводок маленьких маккиверов, а следом за ними и мамаша маккивер, как из-за бучьевы, а не позволила себе ни единой лишней секунды задержаться у лоханки с грязной посудой. Снова вскрикнула молли, и что-то темное, длинное и волнистое мелькнуло в воздухе и обзило ее плечи, словно была констриктор. Русские соболя,— горделиво изрек малыш, любую скруглую девичьей щекой, прильнувшей к податливому меху,— первосортная вещица. Впрочем, перевороши хоть всю Россию, не найдешь ничего, что было бы слишком хорошо для моей Молли. Молли сунула руки в муфту и бросилась к зеркалу, опрокинув по дороге двух-трех сосунков из рода маккиверов. Внимание у редакторов отдела рекламы. Секрет красоты, сияющие глаза, разрумянившиеся щеки, пленительная улыбка, один гарнитур из русских соболей. Обращайтесь за справками. Оставшись с малышом наедине, Молли почувствовала, как в бурный поток ее радости проникла льдинка холодного рассудка. — Ты настоящее золото, малыша, она благородна. Никогда в жизни я еще не носила мехов. Но ведь русские соболя кажутся безумно дорогая штука. — Умница мне кто-то говорил. А разве ты замечала, Молли, чтобы я подсовывал тебе какую-нибудь дрянь с дешевой распродажи? — Спокойно и с достоинством,— спросил малыш. — Может, ты видела, что я торчу при лавках с остатками или глазею на витрины любой предмет за десять центов? Допусти, что эта вуа стоит двести пятьдесят долларов и муфта сто семьдесят пять. Тогда ты будешь иметь некоторое представление о стоимости русских соболей. — Хорошие вещи — моя слабость. Черт побери, этот мех тебе к лицу, Молли. Молли, сияя от восторга, прижала муфту к груди. Но мало-помалу улыбка сбежала с ее лица, и она пытливым и грустным взором посмотрела малышу в глаза. Малыш уже давно научился понимать каждый ее взгляд. Он рассмеялся, и щеки его порозовели. — Выкинь это из головы,— пробрамотал он зубоватой лаской. — Я ведь сказал тебе, что с прежним покончено. Я купил этот мех и заплатил за него из своего кармана. Из своего заработка, малыш, из семидесяти пяти долларов в месяц? Ну да, я откладывал, откладывал. Постой, как же это? Четыреста двадцать пять долларов за восемь месяцев? Ах да перестань ты высчитывать! С излишней горячностью,— воскликнул малыш,— у меня еще оставалось кое-что, когда я пошел работать. Ты думаешь, я снова с ними связался? Но я же сказал тебе, что покончил с этим. Я честно купил этот мех, понятно? Надень его, и пойдем прогуляемся. Молли постаралась усыпить свои подозрения. Соболя хорошо убаюкивают. Горделива, как королева, выступала она по улице под руку с малышом. Здешним жителям еще никогда не доводилось видеть подлинных русских соболей. Весь о них облетело квартал, и все окна и двери мгновенно обросли гроздьями голов. Каждому любопытно было поглядеть на шикарный соболий мех, который малыш Брэдди преподнес своей милашке. По улицам разносились восторженные ахи и охи, и баснослонная сумма, уплаченная за соболя, передаваясь из уст в уста, неуклонно росла. Малыш с видом владетельного принца шагал по правую руку Молли. Трудовая жизнь не излечила его от пристрастия к первосорствам и дорогим вещам, и он все так же любил пустить пыль в глаза. На углу, предаваясь приятному безделию, торчала кучка молодых людей в безукоризненных костюмах. Члены банды «Домовая труба» приподняли шляпы, приветствуя подружку малыша, и возобновили свою непринужденную беседу. На некотором расстоянии от вызывавшей сенсацию парочки появился сыщик Ренсом из главного полицейского управления. Ренсом считался единственным сыщиком, который мог безнаказанно прогуливаться в районе «Домовой трубы». Он был не трус, старался поступать по совести, посещая упомянутые кварталы, и сходил из предпосылки, что обитатели их такие же люди, как и все прочие. Многие относились к Ренсому с симпатией и случалось подсказывали ему, куда он должен направить свои стопы. — Что это волнение там на углу? — спросил Ренсом, бледного юнца в красном свитере. — Все вышли поглазеть на бизонии шкуры, которые малыш Брэдди повесил на свою девчонку,— отвечал юнец. — Говорят, он отвалил за них девятьсот долларов. Шикарная покрышка, ничего не скажешь. Я слышал, что Брэдди уже с год как занялся своим старым ремеслом,— сказал сыщик. — Он ведь больше не вожжается с бандой? — Ну да, он работает,— подтвердил красный свитер. — Послушайте, приятель, а что, меха это не по вашей части? Пожалуй, таких зверей, как нацепила на себя его девчонка, не поймаешь в паяльной мастерской. Ренсом нагнал прогуливающуюся парочку на пустынной улице у реки. Он тронул малыша за локоть. — На два слова, Брэдди,— сказал он спокойно. Взгляд его скользнул по длинному пушистому боа, элегантно спадающему слева вопрямую. При виде сыщика лицо малыша потемнело от застарелой ненависти к полиции. Они отошли в сторону. — Ты был вчера у миссис Хэскоут на западной семьдесят второй? Чинил водопровод? — Был,— сказал малыш. — А что? — Гарнитур из русских соболей стоимостью в тысячу долларов исчез оттуда одновременно с тобой. По описанию он очень похож на эти меха, которые украшают твою девушку. — Поди ты, поди ты в черту,— запальчиво сказал малыш. — Ты знаешь, Ренсом, что я покончил с этим? Я купил этот гарнитур вчера у... Внезапно малыш умолк, не закончив фразы. — Я знаю, ты честно работал последнее время,— сказал Ренсом. — Я готов сделать для тебя все, что могу. Если ты действительно купил этот мех, пойдем вместе в магазин, и я наведу справки. Твоя девушка может пойти с нами и не снимать пока что. Мы сделаем все тихо, без свидетелей. Так будет правильно, Брэдди. — Пошли,— сердито сказал малыш. Потом вдруг остановился и с какой-то странной кривой улыбкой поглядел на расстроенно испуганное личиком Молли. — Ни к чему все это,— сказал он угрюмо,— это старухина соболя. Тебе придется вернуть их, Молли, но если б даже цена и была миллион долларов, все равно они недостаточно хороши для тебя. Молли с искаженным от горя лицом уцепилась за рукав малыша. — О, малыш, малыш, ты разбил мое сердце,— простонала она. Я так гордилась тобой, а теперь они упекут тебя и конец нашему счастью. — Ступай домой,— вне себя крикнул малыш. — Идем,— забирая меха. Пошли, чего ты стоишь? Нет, постой, ей-богу, я... К черту, пусть меня лучше повесят. Беги домой, Молли. Пошли, Рэнсом. Из-за угла дровяного склада появилась фигура полицейского Коуна, направляющегося в обход речного района. Сыщик поманил его к себе. Коун подошел и Рэнсом объяснил ему положение вещей. — Да, да,— сказал Коун,— я слышал, что пропали соболя. Так ты их нашел? Коун приподнял на ладони конец собольего боа, бывшей собственности Молли МакКивер, и внимательно на него поглядел. — Когда-то я торговал мехами на шестой авеню,— сказал он. — Да, конечно, это соболя, с Аляски. Боа стоит двенадцать долларов, а муфта... Бац! Малыш своей крепкой пятерней запечатал полицейскому рот. Коун покачнулся, но сохранил равновесие. Соболь взвизгнула, сыщик бросился на малыша и с помощью Коуна надел на него наручники. — Эта боа стоит двенадцать долларов, а муфта девять,— упорствовал полицейский,— что вы тут толкуете про русские соболя? Малыш опустился на груду бревен, и лицо его медленно залилось краской. — Правильно, всезнайка,— сказал он с ненавистью глядя на полицейского. — Я заплатил двадцать один доллар пятьдесят центов за весь гарнитур. Я, малыш, шикарный парень, презирающий дешевку. Мне легче было бы отсидеть шесть месяцев в тюрьме, чем признаться в этом. Да, Молли, я просто-напросто пастун, на мой заработок не купишь русских соболей. Молли кинулась ему на шею. — Не нужно мне никаких денег и никаких соболей,— воскликнула она. — Ничего мне на свете не нужно, кроме моего малыша. Ах ты, глупый, глупый, тупой как индюк, сумасшедший,— задавала. — Сними с него наручники,— сказал Коун-сыщико. На участок уже звонили, что эта особа нашла свои соболя, они висели у нее в шкафу. Молодой человек, на этот раз я прощаю вам непосредственно обращение с моей физиономией. Ренсом протянул Молли ее меха, не сводя сияющего взора с малыша, она грациозным жестом, достойным герцогини, набросила на плечи боа, перекинув один конец за спину. — Пара молодых идиотов,— сказал Коун-сыщико. — Пойдем отсюда.